Оригинал взят у в Комбат Басов
Константин ГАЙВОРОНСКИЙ
Владимир Басов — человек необычайного актерского обаяния. Даже пятиминутное его появление на экране, даже в отрицательной роли — незабываемо
Полотера из «А я иду, шагаю по Москве» помните? А квартирного маклера из «По семейным обстоятельствам»? То–то. Менее знаменит Басов–режиссер. И уж совсем мало кому он известен как солдат и офицер Великой Отечественной, освобождавший и Латвию. Сейчас исправим.
20 июня 1941 года он окончил десятилетку. «Надели свои лучшие костюмы на выпускной вечер. Усталые, веселые вернулись мы утром с Красной площади домой… Мы готовились мысленно переступить новый, неведомый порог жизни. Но переступили его в солдатских шинелях. Строевая, марш–броски с полной выкладкой, пот, мозольные волдыри из–за неумения правильно навернуть портянки».
В начале войны он получил приглашение в Театр Красной армии, но… «В моей юношеской голове не укладывалось, как это можно играть, когда нужно палить». В итоге он пошел на фронт рядовым. К его счастью попал в артиллерию — там потери были все же не такие ужасающие, как в пехоте. Впрочем, его поколение — 1923 года рождения, все равно понесло самые тяжелые потери в той войне (младшие не успели пройти войну «от звонка до звонка», среди старших многие уже имели бронь, «белые билеты» по здоровью, да и на фронте жизненный опыт помогал им уберечься). И все же…
«Войну я вспоминаю, несмотря на весь ее ад, самым прекрасным временем в своей судьбе, — пишет Басов. — Именно тогда я познал цену вечным истинам, и основные понятия — нравственные, философские, просто житейские — открылись мне во всей своей определенности. Человек на войне однозначен, нам не надо было прибегать к изысканно тонким нюансировкам и мучительным копаниям в тайниках души, чтобы понять, хорош человек или плох, друг он или шкура, добр или так себе. И вдруг оказалось — как много у нас прекрасных людей!»
«Хочется поскорее на фронт, — как–то написал он матери во время короткой передышки на офицерских курсах. — Там все более разумно…»
Из писем матери:
«…Меня наградили медалью „За боевые заслуги“.
„…Мне присвоили звание старший лейтенант“.
„…Мне уже двадцать“.
Скоро он станет командиром батареи — комбатом. Так и тянет поставить заголовок „Батяня–комбат“, но какой, к черту, батяня в 20 лет. Ведь пацан еще. Все мечтает о сцене. „В свободное время, которого, правда, мало, занимаюсь художественной самодеятельностью. Организованный мной красноармейский ансамбль дает концерты в самой примитивной обстановке: в землянке, на лужайке, в окопе… Программа веселая, бойцы всегда бывают рады ей“.
„На марше, например, орудия идут на конной тяге, а ты рядом, потом смотришь — никого нет. Оказывается, заснул на ходу и с пути сбился. Вошь, конечно, ела, особенно вначале… Тут же на снегу моемся. Мороз ядреный, а нам хоть бы что. Костер трещит, искры вверх столбом. У кого–нибудь телогрейка задымилась — что смешного? А братва хохочет“.
Но на войне как на войне. Там еще и убивают. „Вспоминается пут, скамья, попросту сказать, доска на двух чурбаках. Сидят на скамье семеро. В затяжных боях по всему фронту земля дыбилась от артиллерийских ударов с той и с другой стороны. Выглянешь из блиндажа — муравью не уцелеть в этом аду. В таких условиях связь — глаза и уши, едва ли не важней самой артиллерии. Наружный провод ничем не защищен, обрывы один за другим.
Сидящий с краю на путе идет в ад. Его задача — найти обрыв провода, восстановить связь и вернуться в блиндаж. Если вернулся — садится на пут с краю же, но с другого конца. Снова обрыв! Идет следующий. Он возвращается или не возвращается. А бой все яростней. Из семерых остаются шестеро, пятеро, четверо, трое…
Очередь на путе строго соблюдается — неписаный закон“.
„За Родину, за Сталина?“ Бывало. Этого не понять, если сам не видел войны. Это же не кино, пули всамделишные, и смерть всамделишная, и немцы.
Видел такую сцену: пожилой боец стреляет из противотанкового ружья и жутко матерится. Причем так громко, что командир слышит.
А в тот день мы впервые увидали „тигры“. Все были на взводе.
После боя взводный его спрашивает:
— Малахов, что ты там орал?
— Как что, товарищ лейтенант? За Родину, за Сталина!»
Первые «тигры» они увидели, скорее всего, под Даугавпилсом. В 1944–м Басов участвовал в боях на территории Латвии. Из писем матери:
«…В Латвии совершенно нет деревень. Через каждые триста, четыреста метров хуторок из двух–трех домов… Большинство латышей говорят по–русски».
«…Я в командировке в Риге…»
«…Разрушений мало, и город в основном цел. Процветает частная торговля…»
Фраза «разрушений мало» может удивить тех, кто видел картины послевоенной Ратушной площади. Но… Вспомните, что перед этим Басов видел освобожденные русские города — Калинин, Ржев, Великие Луки. Там вообще камня на камне не осталось.
К началу 1945–го старший лейтенант Басов был командиром батареи 424–го мотострелкового полка 14–й зенитной артиллерийской Рижской дивизии Резерва Ставки. Его часть участвовала в тяжелых боях под Приекуле, дожимая немцев в Курляндском котле. В представлении на орден Красной Звезды про Басова написано: «Показал себя храбрым офицером, хорошим организатором, инициативным и волевым командиром, как артиллерист хорошо подготовлен.
В боях за город Приекуле тов. Басов точной корректировкой огня батареи уничтожил 6 боевых точек, 3 блиндажа, 62 солдата и офицера противника, подавил огонь минбатареи, отбил контратаку противника, чем обеспечил беспрепятственное продвижение нашей пехоты на своем участке.
В ночь на 23 февраля 1945 года т. Басов, выдвинувшись с штурмовой группой батальона в плмз. Яуниниеки, организовал быстрое перемещение боевых порядков своей батареи, подготовил НП и ОП к бою и своим огнем обеспечил захват важного опорного пункта обороны…»
Басову несказанно повезло. Мало того что он выжил, он еще и поступил во ВГИК, стал режиссером, снял два десятка картин, еще больше тех, где он сыграл. И вот парадокс… «Я все четыре года войны все представлял себе, как сниму фильм о фронте, — писал Владимир Павлович незадолго до смерти. — Войну мне хочется показать как бы „изнутри“, с точки зрения, например, одной батареи. Правда, с тех пор так и не снял фильма, о котором грезил в окопах, землянках, под пулеметным огнем. В моих картинах, даже если в них речь идет о войне, нет ни окопов, ни землянок, ни боев. Наверное, потому, что я все это слишком знаю. И слишком помню».
Он дважды обращался к теме войны как режиссер. Но в его «Тишине» не стреляют — это кино о тех, кому повезло вернуться, кто от школьной доски шагнул на передовую и теперь «врастает» в мирную жизнь.
И был еще знаменитый «Щит и меч», после которого все мальчишки мечтали стать разведчиками (кстати, мелькнула там и Рига, через которую в Германию забрасывали Вайса–Белова). С одной стороны — легкое приключенческое кино. С другой — «Фильм не о разведчиках, не об их приключениях — я делал фильм о родине, — объяснял Басов. — Странно: на экране все время чужая земля, а я говорю о своей. Но когда уйдут из кинозала зрители и вынесут щемящее чувство родины, то мне как художнику и режиссеру это высшая награда».
Его короткие мемуары заканчиваются своеобразным завещанием: «В искусстве каждый делится с другими тем, что его волнует.
В молодости волнует многое, почти все, что существует вокруг. С годами происходит отбор. Отбираешь для себя только то, что затрагивает самые тонкие, самые чувствительные струны души. И через этот отбор приходишь к пониманию своей художнической и человеческой сути.
Главную свою творческую задачу я сформулировал бы так: воспевание человеческой совестливости.
Я идеалист и верю, что можно и нужно жить только по совести».
Он не только верил в это. Он доказал это всей своей жизнью.
Владимир Павлович Басов (1923–1987). Спасибо вам за все — за Победу, за фильмы, за роли.
Владимир Басов — человек необычайного актерского обаяния. Даже пятиминутное его появление на экране, даже в отрицательной роли — незабываемо
Полотера из «А я иду, шагаю по Москве» помните? А квартирного маклера из «По семейным обстоятельствам»? То–то. Менее знаменит Басов–режиссер. И уж совсем мало кому он известен как солдат и офицер Великой Отечественной, освобождавший и Латвию. Сейчас исправим.
Рядовой «выбитого» поколения
Летом 1941 года Басов пришел во ВГИК — узнать правила приема. Другой профессии, кроме как кино, он себе не мыслил. «Сколько себя помню, я помню эту жажду играть, — писал он в своих отрывочных мемуарах. — Это было и в детском саду, и в школе, где я изображал испанских грандов и всех мушкетеров подряд…»20 июня 1941 года он окончил десятилетку. «Надели свои лучшие костюмы на выпускной вечер. Усталые, веселые вернулись мы утром с Красной площади домой… Мы готовились мысленно переступить новый, неведомый порог жизни. Но переступили его в солдатских шинелях. Строевая, марш–броски с полной выкладкой, пот, мозольные волдыри из–за неумения правильно навернуть портянки».
В начале войны он получил приглашение в Театр Красной армии, но… «В моей юношеской голове не укладывалось, как это можно играть, когда нужно палить». В итоге он пошел на фронт рядовым. К его счастью попал в артиллерию — там потери были все же не такие ужасающие, как в пехоте. Впрочем, его поколение — 1923 года рождения, все равно понесло самые тяжелые потери в той войне (младшие не успели пройти войну «от звонка до звонка», среди старших многие уже имели бронь, «белые билеты» по здоровью, да и на фронте жизненный опыт помогал им уберечься). И все же…
«Войну я вспоминаю, несмотря на весь ее ад, самым прекрасным временем в своей судьбе, — пишет Басов. — Именно тогда я познал цену вечным истинам, и основные понятия — нравственные, философские, просто житейские — открылись мне во всей своей определенности. Человек на войне однозначен, нам не надо было прибегать к изысканно тонким нюансировкам и мучительным копаниям в тайниках души, чтобы понять, хорош человек или плох, друг он или шкура, добр или так себе. И вдруг оказалось — как много у нас прекрасных людей!»
«Хочется поскорее на фронт, — как–то написал он матери во время короткой передышки на офицерских курсах. — Там все более разумно…»
20–летний комбат
«Артиллерия — бог войны, а коли так, должны же артиллеристы чем–то отличаться. Пистолет называли „пистолем“, гимнастерки носили без портупеи, а поверх телогрейка и планшет. Даже шпоры носили — неизвестно для чего, для фасону, — вспоминал Басов. — Однажды кому–то пришла охота поддразнить зануду начштаба. Запел кто–то в телефон: „Не для меня придет весна, не для меня Дон разольется…“ Окрик: „Кто пел?“ Связь–то круговая. Разом тишина, все телефоны молчат. Ищи–свищи, кто пел. Начштаба вскипает, усы его топорщатся, а бойцам того и надо. Дружно жили: один за всех, все за одного».Из писем матери:
«…Меня наградили медалью „За боевые заслуги“.
„…Мне присвоили звание старший лейтенант“.
„…Мне уже двадцать“.
Скоро он станет командиром батареи — комбатом. Так и тянет поставить заголовок „Батяня–комбат“, но какой, к черту, батяня в 20 лет. Ведь пацан еще. Все мечтает о сцене. „В свободное время, которого, правда, мало, занимаюсь художественной самодеятельностью. Организованный мной красноармейский ансамбль дает концерты в самой примитивной обстановке: в землянке, на лужайке, в окопе… Программа веселая, бойцы всегда бывают рады ей“.
„На марше, например, орудия идут на конной тяге, а ты рядом, потом смотришь — никого нет. Оказывается, заснул на ходу и с пути сбился. Вошь, конечно, ела, особенно вначале… Тут же на снегу моемся. Мороз ядреный, а нам хоть бы что. Костер трещит, искры вверх столбом. У кого–нибудь телогрейка задымилась — что смешного? А братва хохочет“.
Но на войне как на войне. Там еще и убивают. „Вспоминается пут, скамья, попросту сказать, доска на двух чурбаках. Сидят на скамье семеро. В затяжных боях по всему фронту земля дыбилась от артиллерийских ударов с той и с другой стороны. Выглянешь из блиндажа — муравью не уцелеть в этом аду. В таких условиях связь — глаза и уши, едва ли не важней самой артиллерии. Наружный провод ничем не защищен, обрывы один за другим.
Сидящий с краю на путе идет в ад. Его задача — найти обрыв провода, восстановить связь и вернуться в блиндаж. Если вернулся — садится на пут с краю же, но с другого конца. Снова обрыв! Идет следующий. Он возвращается или не возвращается. А бой все яростней. Из семерых остаются шестеро, пятеро, четверо, трое…
Очередь на путе строго соблюдается — неписаный закон“.
Орден за Яуниниеки
„Я командовал батареей, стрелял и сам попадал под огневые налеты. Служил в штабе артдивизии и на передовой. Занимал должность замнача оперативного отдела. Составлял карты, мотался по проселкам и бездорожью. Некогда было размышлять. На войне тяжело. Но человеку свойственно быстро обживаться. Чудом люди успевали подшить чистый воротничок, носили пистолет немного сзади — щеголевато. Голодали, теряли друзей, держались все–таки“.„За Родину, за Сталина?“ Бывало. Этого не понять, если сам не видел войны. Это же не кино, пули всамделишные, и смерть всамделишная, и немцы.
Видел такую сцену: пожилой боец стреляет из противотанкового ружья и жутко матерится. Причем так громко, что командир слышит.
А в тот день мы впервые увидали „тигры“. Все были на взводе.
После боя взводный его спрашивает:
— Малахов, что ты там орал?
— Как что, товарищ лейтенант? За Родину, за Сталина!»
Первые «тигры» они увидели, скорее всего, под Даугавпилсом. В 1944–м Басов участвовал в боях на территории Латвии. Из писем матери:
«…В Латвии совершенно нет деревень. Через каждые триста, четыреста метров хуторок из двух–трех домов… Большинство латышей говорят по–русски».
«…Я в командировке в Риге…»
«…Разрушений мало, и город в основном цел. Процветает частная торговля…»
Фраза «разрушений мало» может удивить тех, кто видел картины послевоенной Ратушной площади. Но… Вспомните, что перед этим Басов видел освобожденные русские города — Калинин, Ржев, Великие Луки. Там вообще камня на камне не осталось.
К началу 1945–го старший лейтенант Басов был командиром батареи 424–го мотострелкового полка 14–й зенитной артиллерийской Рижской дивизии Резерва Ставки. Его часть участвовала в тяжелых боях под Приекуле, дожимая немцев в Курляндском котле. В представлении на орден Красной Звезды про Басова написано: «Показал себя храбрым офицером, хорошим организатором, инициативным и волевым командиром, как артиллерист хорошо подготовлен.
В боях за город Приекуле тов. Басов точной корректировкой огня батареи уничтожил 6 боевых точек, 3 блиндажа, 62 солдата и офицера противника, подавил огонь минбатареи, отбил контратаку противника, чем обеспечил беспрепятственное продвижение нашей пехоты на своем участке.
В ночь на 23 февраля 1945 года т. Басов, выдвинувшись с штурмовой группой батальона в плмз. Яуниниеки, организовал быстрое перемещение боевых порядков своей батареи, подготовил НП и ОП к бою и своим огнем обеспечил захват важного опорного пункта обороны…»
Так и не снятый фильм…
«В Прибалтике под Либавой наша часть была на марше. Вдруг поднялась стрельба. Все ведь знали, что войне скоро конец. Но победа пришла для нас неожиданно. Стреляли тогда больше, чем в любой день войны».Басову несказанно повезло. Мало того что он выжил, он еще и поступил во ВГИК, стал режиссером, снял два десятка картин, еще больше тех, где он сыграл. И вот парадокс… «Я все четыре года войны все представлял себе, как сниму фильм о фронте, — писал Владимир Павлович незадолго до смерти. — Войну мне хочется показать как бы „изнутри“, с точки зрения, например, одной батареи. Правда, с тех пор так и не снял фильма, о котором грезил в окопах, землянках, под пулеметным огнем. В моих картинах, даже если в них речь идет о войне, нет ни окопов, ни землянок, ни боев. Наверное, потому, что я все это слишком знаю. И слишком помню».
Он дважды обращался к теме войны как режиссер. Но в его «Тишине» не стреляют — это кино о тех, кому повезло вернуться, кто от школьной доски шагнул на передовую и теперь «врастает» в мирную жизнь.
И был еще знаменитый «Щит и меч», после которого все мальчишки мечтали стать разведчиками (кстати, мелькнула там и Рига, через которую в Германию забрасывали Вайса–Белова). С одной стороны — легкое приключенческое кино. С другой — «Фильм не о разведчиках, не об их приключениях — я делал фильм о родине, — объяснял Басов. — Странно: на экране все время чужая земля, а я говорю о своей. Но когда уйдут из кинозала зрители и вынесут щемящее чувство родины, то мне как художнику и режиссеру это высшая награда».
Его короткие мемуары заканчиваются своеобразным завещанием: «В искусстве каждый делится с другими тем, что его волнует.
В молодости волнует многое, почти все, что существует вокруг. С годами происходит отбор. Отбираешь для себя только то, что затрагивает самые тонкие, самые чувствительные струны души. И через этот отбор приходишь к пониманию своей художнической и человеческой сути.
Главную свою творческую задачу я сформулировал бы так: воспевание человеческой совестливости.
Я идеалист и верю, что можно и нужно жить только по совести».
Он не только верил в это. Он доказал это всей своей жизнью.
Владимир Павлович Басов (1923–1987). Спасибо вам за все — за Победу, за фильмы, за роли.
Комментариев нет:
Отправить комментарий